Откровения судебного медика [сборник] - Игорь Гриньков

Гомосексуальная педофилия не была исключением при дворах некоторых Римских пап, о чем упоминают исторические источники. Под ногами понтификов постоянно вертелись ангелоподобные отроки-послушники, сильно мешая иерархам церкви усердно и самозабвенно служить Господу, прельщая и искушая суровых и аскетичных на вид людей в сутанах.

«…В рамках европейской культуры границы возраста, юридически позволяющие контакты с детьми, характеризовались значительными колебаниями. Даже вплоть до Нового времени сексуальные контакты с девочками, которые в соответствии с современными нормами находились в возрасте, подлежащем тщательной опеке, вовсе не были редкостью и даже не запрещались юридически…»

«…В соответствии с традиционными представлениями, еще совсем недавно считалось, что десятилетняя девочка может вступить в брак; во Франции лишь во второй половине XIX века граница возраста, в котором девочка могла вступить в брак, была увеличена с 11 до 13 лет, а в Англии только в 1929 году был упразднен обычай, по которому 12-летняя девочка считалась способной вступить в брак. Происшедшая пролонгация сексуальной нейтральности ребенка для взрослого человека даже за пределы полового созревания произошла недавно. Юридически определен возраст для детей, до достижения которого взрослый человек не может иметь сексуальных контактов с детьми. Он разный в разных государствах, в среднем составляет 15–16 лет, хотя по существу граница эта более высокая, поскольку, кроме правовых норм, существуют еще моральные, которые и поднимают эту границу. В последние десятилетия, в связи с процессами акселерации, в рамках европейской культуры проявляется тенденция к снижению возраста, до достижения которого запрещены сексуальные контакты, а также тенденция к релятивизации (относительности и условности. — Авт.) этой границы, то есть тенденция к снижению ее в отдельных случаях, принимая во внимания особые обстоятельства…»

Примером такой тенденции можно считать восторженную оценку «мыслящей части» читающей советской публики романа Владимира Набокова «Лолита», изданного в самом начале перестройки. Муторные описания любовных отношений 37-летнего оболтуса Гумберта и 12-летней нимфетки (термин, изобретенный Набоковым) надлежало воспринимать как откровения классика, недоступные для понимания средних, косных, ограниченных умов. Любой, кто высказывал противоположное мнение, рисковал попасть в лучшем случае в ряды тех, кому не суждено наслаждаться изящной словесностью, в худшем — в ретрограды — противника прогресса.

Ренессанс нимфофилии в виде «Лолиты» был знаковым. С него началось тотальное разрушение моральных устоев советского общества, размывание границ между понятиями «нормально» и «ненормально».

Между тем, цифры, приведенные в годовом отчете Республиканского Центра судебно-медицинских экспертиз МЗ РФ за 2004 год, говорят сами за себя.

В том году по Российской Федерации было проведено 4932 экспертизы и исследования по факту изнасилования несовершеннолетних девушек; сколько из них не достигло 12-летнего возраста, неизвестно. Наша статистика такими цифрами не располагает. По поводу установления факта изнасилования несовершеннолетних мальчиков проведено 1033 экспертиз и исследований. Заметим, что это только верхушка айсберга. Латентная преступность, а педофилия не составляет исключение, всегда выше официальной статистики.

Приговором Верховного суда КАССР под председательством Александра Егоровича Белогорцева Городничий был приговорен к исключительной мере наказания — смертной казни через расстрел. Впрочем, он этого вполне заслужил.

Это с начала «горбостройки» был дан ход тягомотным дискуссиям, в которых доминировало мнение «гуманистов-правозащитников», косноязычно и нудно (Сергей Ковалев, Анатолий Приставкин), и пылко (покойная Галина Старовойтова и восходящая «звезда» правых Ирина Хакамада) доказывающих, что человеческая жизнь бесценна (можно подумать, что убитые относятся к категории людей с более низкой ценой); что государство не имеет морального права на лишение жизни даже закоренелых преступников, то есть на месть, что смертная казнь — пережиток прошлого.

Одним из аргументов был такой, что процент судебных ошибок достаточно высок и под расстрел подчас попадают невиновные люди, совершенно не причастные к инкриминируемым им преступлениям.

Что касается «пережитка прошлого», то «цитадель демократии» — Соединенные Штаты Америки благополучно уживаются с этим рудиментом и, кажется, не собираются от него избавляться. Более того, в некоторых штатах смертная казнь за особо тяжкие преступления предусмотрена даже для несовершеннолетних, несмотря на то, что судебные ошибки случаются и там, о чем мы знаем из прессы.

В свое время один из известных неглупых англичан на вопрос: «Вы за отмену смертной казни?» — разумно ответил: «Безусловно, но пусть ее сначала отменят господа убийцы».

В современной России в вопросе об отмене смертной казни все поставлено с ног на голову. Речь вообще не должна идти о какой-то форме возмездия. Это — санитарная очистка общества (курсив мой. — Авт.) от тех, кто уже ни при каких обстоятельствах не станет человеком. Если общество хочет быть здоровым, оно вынуждено пойти на эту суровую и крайнюю меру защиты. А, простите, почему то же самое общество, то есть мы — налогоплательщики, обязано всю оставшуюся жизнь содержать серийного убийцу и маньяка вроде Чикатило. Ведь бешеных собак отстреливают, а не помещают в специально оборудованные виварии.

Что касается процента судебных ошибок, то эту проблему можно попытаться решить следующим образом. Не вносить в уголовный кодекс статьи, предусматривающие смертную казнь; в частности, исключить ее за экономические преступления; политические преступления, направленные на насильственное изменение государственного строя, иначе у власть предержащих появится определенный соблазн, и полетят головы любой радикальной и не радикальной оппозиции. А оставить чистую уголовщину — убийства детей с сексуальным насилием над ними, серийные убийства и террористические акты, повлекшие массовую гибель людей. И применять ее только в тех случаях, когда вина подсудимого абсолютно (стопроцентно) доказана (например, молекулярно-генетическими экспертизами) и у суда не возникает даже слабой тени сомнения в виновности обвиняемого.

Иначе мы просто захлебнемся в собственной крови, ибо любой отморозок с топором или автоматом в руках твердо знает, что, сколько бы душ он не загубил, его собственной поганой жизни смерть не угрожает.

Смертная казнь, чтобы не говорили сейчас, была серьезным сдерживающим фактором для многих преступников, хотя, к сожалению, далеко не для всех. Я говорю об этом не умозрительно, а из бесед с некоторыми осужденными, которые честно признавались, что от «мокрухи» (убийства) их удерживала суровая перспектива, что за нее могут «намазать зеленкой лоб». Так по-своему образно уголовный мир обозначал расстрел. И хотя это обстоятельство удерживало далеко не всех, такого разгула различного рода убийств (из корыстных побуждений, немотивированных, на сексуальной почве, просто от нечего делать) Россия не знала со времен гражданской войны и с послевоенных лет.

Со слов тогдашнего начальника уголовного розыска МВД Калмыкии (80-е годы) Василия Ивановича Сердюкова, по секретным данным его ведомства, в год приговор приводился в исполнение примерно в 500 случаях. Много или мало это для 250-миллионной страны? И это с учетом царящего в те годы обвинительного уклона, как в следственных органах, так и в судах, и наличия этой исключительной меры во многих статьях закона, включая экономические преступления. Сейчас, при соревновательности в судебном заседании сторон обвинения и защиты и более требовательном отношении судей к доказательствам вины, процент судебных ошибок может быть сведен до минимума.

Либерализация судопроизводства, правда, не сломала до конца ту страшную бездушную машину, в которую попадает человек, оказавшись сначала подозреваемым, потом — подследственным, затем — обвиняемым. Отмененное формально «телефонное право» во многих местах продолжает действовать, а на смену ему идет не менее страшное «право денег». «Честь мундира» и обязательные санкции за незаконное содержание человека под стражей заставляют следователей милиции и прокуратуры, даже убедившихся в шаткости первоначальной версии, продолжать собирать «доказательства обвинения» и протаскивать правдами и неправдами дело в суд.

Своеобразная избирательность (как нынче говорят, двойной стандарт) у некоторых поборников смягчения наказания была замечена мной еще в начале экспертной деятельности. Я припоминаю случай, когда в судебном заседании одна пожилая женщина-адвокат (сейчас она давно уже на пенсии), защищавшая человека, обвиняемого в умышленном причинении тяжких телесных повреждений, очень вдохновенно пыталась убедить суд в том, что жертва виновата сама. Что своим дерзким поведением потерпевший спровоцировал ее подзащитного, законопослушного и примерного гражданина, на некоторые действия, которые почему-то едва не отправили на тот свет неразумного оппонента и превратили его в калеку. Складывалось такое впечатление, что обвиняемого и потерпевшего надо было срочно поменять местами, а обвиняемого выпускать из зала суда на все четыре стороны ввиду его полной невиновности.